Сокровища Японской литературы

В течение долгих столетий произведения японских писателей фактически оставались неизвестными за пределами Японии. И только несколько лет назад кучка европейцев, изучивших японский язык, приступила к переводу некоторых выдающихся произведений японской литературы. Две антологии, составленные Дональдом Ки-ном для ЮНЕСКО, являются первым и наиболее полным образцом этих переводов на английский язык. Первый том антологии Кина включает произведения древнего и классического периода; второй — то, что было напйсанс после революции Мэйдзи (1868 год).

Прибытие кораблей командора Перри в 1853 году было началом новой эпохи в жизни Японии. Когда сегун снова разрешил въезд иностранцев в Японию после более чем двухсотлетней изоляции, он открыл двери не только западной технике. Не только города отозвались на гул фабрик; людские умы откликнулись на новые идеи, которые ввозились так же, как и паровые двигатели, но волновали людей гораздо больше.

История японской литературы того времени — это в значительной мере история отношения японцев к новым идеям. Сначала появились подражатели западным образцам (в Японии имелись последователи Шелли и Золя), затем писатели стали проявлять большую оригинальность пс мере того, как новые идеи ассимилировались и их влияние становилось уже не подавляющим, а освобождающим. Результатом — особенно в прозе—явилось подлинное литературное возрождение.

В первой из двух антологий Кина поэзия занимает ведущее место. Все поэмы — будь то так называемые «хайку» и «ва-ка», требующие стиха, состоящего из 17 или 31 слогов, или стихи более свободной формы — отражают любовь японцев к природе (свойственную национальному характеру во все времена). Большинство из них слегка окрашено меланхолией.

Человеческая жизнь — никогда не забывают повторять авторы изящных стихов — так же хрупка и непрочна, как цвет вишни, осыпающийся, едва успев распуститься, или морская пена, которая блеснет и тут же исчезнет. Такому настроению смирения и отрешенности способствовали религия фатализма и учение стоиков, различные стихийные бедствия, обрушивающиеся на острова, например землетрясения, а также проявление злобы людей, ведущих войны против своих ближних, отворачивающихся от любимых и предающих позору советников.

Но японские писатели классического периода находили выражение своим мыслям не только в стихах. Авторы рассказов, хроник, дневников, очерков отражали историю и нравы своего времени; тогда же высокого совершенства достигли два специфических вида драмы — кукольный театр и драма Но.

Ведущему автору пьес для кукольного театра Тикамацу Мондзаэмону принадлежит определение основного эстетического принципа классического японского искусства: «Искусство — это нечто лежащее на тонкой грани между реальным и нереальным». В обществе, где веками соблюдались одни и те же суровые нормы поведения, где каждый жест диктовался условностью, где этикет запрещал непосредственное выражение чувств, искусство должно было пользоваться метафорой, символом, подтекстом. Но когда была установлена связь с внешним миром — открылись шлюзы, и ограничения были смыты.

Сикибу Мурасаки выбрала в герои своего романа сына императора. Хи-гути Итиё, известная современная писательница, написала о детях, вырастающих в бедных кварталах Токио. Ее буйных подростков можно рассматривать как символ всего народа, который занимает все большее место в творчестве писателей.

Эти персонажи, взятые из всех классов общества, не знали сдержанности, и авторы намеренно отбрасывали свою. Вместо того чтобы изви-
няться при упоминании о своих личных особенностях, как это было принято раньше, они усиленно занимались «самовыражением».

Это было быстро меняющееся общество, для которого были уже не применимы старые нормы и где мыслящие люди страстно искали нового. Некоторые пытались найти его в том или ином философском или литературном учении, распространенном в Европе в тот период. Другиё снова обратились к христианству (оно получило признание в Японии уже три века назад), которое переживало свое возрождение. Каково бы ни было направление этих поисков, их отражением явилась новая откровенность, давшая новую окраску литературе.

Одним из наиболее ярких мест в современной антологии Кина является отрывок из дневника Иси-кава Такубоку, написанного в 1909 году. Исикава пытался стать писателем. Для этого он отправился в Токио, оставив в провинции жену и ребенка. Но в городе ему пришлось работать простым корректором, и он понял, что писать он не может. Его преследовала потребность что-то сделать, но что именно — он не знал; он чувствовал себя так, как будто он «бьется в каком-то стремительном потоке». У него не было ни минуты покоя. «Чего же я ищу? — спрашивает , Исикава.— Славы? Нет, это другое. Подвига? Тоже нет. Любви? Нет. Знания? Нет. Тогда, может быть, денег? Да, денег, но это не цель, а средство. То, чего я ищу всем сердцем,— это спокойствие духа».

К счастью, другие были способны побороть этот вид литературного паралича и поднимались до изображения разнообразных сцен современной Японии, а иногда пересказывали старые сказания и легенды с новой психологической глубиной. На страницах современной антологии мы встречаем персонажей, которые как бы пришли из прежних эпох, например таких, как поэт стиля «хайку» и его сестра— учитель красноречия в произведении Нагаи Кафу «Река Сумидё»; но в основном герои являются неотъемлемой частью того мира, в котором они живут.

Здесь есть солдаты, актеры, воры, гейши, государственные чиновники, непонятые женщины; есть муж, который убил свою жену и не может честно сказать судье, случайно он это сделал или намеренно. Здесь есть сыновья, стремящиеся освободиться от уз семьи, и молодые люди, отправляющиеся учиться на Запад. Здесь есть сельский учитель и жена военнопленного, поддерживающая свою жизнь и жизнь своего маленького сына торговлей чаем на черном рынке в Токио.

Троих из представленных в антологии писателей знают за рубежом по фильмам. Среди тех, кто отливает старый материал в современную и очень индивидуальную форму, был Акутагава Рюносукэ, чье произведение «Расёмон» было экранизировано несколько лет назад. Акутагава написал также свой собственный вариант повести о Кэса и солдате Морите из сборника повестей тринадцатого века; другой вариант этой повести, написанный Кикути Каном, недавно стал материалом для еще более популярного фильма «Врата ада». И уже совсем недавно был сделан фильм «Краболов» по произведению Кобаяси Такидзи, описывающего тяжелую жизнь рыбаков и матросов на плавучей консервной фабрике далеко на севере, у берегов Камчатки.

Этот одновременный интерес к прошлому и настоящему, по-видимому, указывает на то, что разные влияния должны способствовать созданию какого-то нового стиля.

«Если оглянуться назад на долгий ряд изменений, которые претерпел японский народ,— писал Масахару Анэсаки 20 лет назад,то можно увидеть, что душа его осталась неизменной, несмотря на все превратности и перемены».

Анэсаки предвидел возникновение такой «жизненной формулы... где новые факторы будут поглощены более глубокими течениями национальной жизни». Дональд Кин разделяет эту точку зрения. Произведения, собранные в его новой антологии, как и в более ранней, обладают высокими литературными достоинствами.