РАЗМЫШЛЕНИЯ О РУСТАВЕЛИ

При такой скудости достоверных сведений, почти при полном отсутствии упоминания о нем в исторических хрониках Грузии, обычно подробно излагавших жизнь и деятельность даже второстепенных личностей той эпохи, некоторые показания легенд приобретают ценность и значение реальности. Так, например, предание об изгнании Руставели подтверждается и лирическими отступлениями в поэме, передающими скорбь разлуки с родным краем. Возможно, на реальной основе покоится и та часть легенды, где разлука поэта с родиной, вынужденная или добровольная, связывается с его трагической любовью к Тамар. Так или иначе, строфы о любви поэта к царице — в прологе руставелевской поэмы — свидетельствуют о большем, нежели о традиционной преданности вассала сюзерену, выраженной в оде или панегирике.

Иерусалимский мотив легенды также основан на действительном факте: вместе с видными грузинскими учеными Акакием Шанидзе и Георгием Церетели мне довелось в 1960 году побывать в иерусалимском Крестном монастыре, созданном грузинами в четвертом веке и на протяжении столетий являвшемся одним из крупнейших зарубежных очагов грузинской культуры. Там, между фресками Иоанна Дамаскина и Максима Исповедника, находится изображение Шота Руставели; когда удалось расчистить его от позднейшей побелки, перед нами возник на фреске образ Руставели: он изображен величавым старцем, коленопреклоненным в молитве.

В книгу поминальных записей монастыря внесена датированная первой половиной XIII века запись о Руставели, в которой Шота упомянут как мечурчлетухуцеси (министр финансов).

Чтобы представить себе, что значило быть министром при грузинском дворе эпохи царицы Тамар и ее преемников, необходимо учесть, что на рубеже XII—XIII веков Грузия была могущественным и богатейшим государством Передней Азии; ряд соседних вассальных, царств платили ей дань. Грузия считала себя и действительно являлась политической и культурной наследницей и преемницей Византии.

Я не хочу злоупотреблять вниманием читателей, но напомнить или сообщить кое-что из более ранней истории Грузии совершенно необходимо, чтобы им легче было понять наш рассказ.

Тайна происхождения грузинского народа затеряна в далеком прошлом. В науке высказана мысль, что весьма тесное этническое и культурное родство связывает Грузию с такими народами древности, как пелазги, хетты, халдеи, урартцы, а возможно, и этруски. В сказании об аргонавтах Колхида (Западная Грузия) изображена как край высокой культуры. Интереснейшим явлением этой культуры следует признать созданный во втором тысячелетии до нашей эры миф об одном из божеств грузинского языческого пантеона Амирани — миф, который, согласно выводам ряда ученых, лег в основу древнегреческого мифа о Прометее. Вообще грузинские языческие мифы, поныне неизвестные в странах европейской культуры и малоизученные даже в самой Грузии, сулят нам много удивительных открытий.

Из дохристианского периода истории Грузии упомянем лишь следующее: предки грузин одними из первых в мире овладели металлургией (названия некоторых металлов проникли в европейские языки из грузинского, а в Ветхом завете о грузинских племенах мосох и тобел говорится, что они обрабатывали сталь и железо). То же самое следует сказать о культуре пшеницы и виноградарстве (предполагают, что «вино» — слово грузинского происхождения). Любопытно, что в древней Грузии было известно более четырехсот сортов винограда.

На пороге новой эры Грузия также играет значительную роль в мировой истории. Весьма знаменателен тот факт, что римляне, не раз выступавшие с походами против Грузии, не смогли ее покорить. Римские императоры называли грузинских царей своими друзьями.

По свидетельству древних источников, христианство было занесено в Грузию в первом веке нашей эры Андреем Первозванным, в начале же четвертого века страна полностью была обращена в христианскую веру святой Ниной. Легенда сохранила нам любопытную историческую деталь: Нина носила с собой крест из двух виноградных лоз, перевязанных прядью ее волос. Таким образом, христианство, уже в те времена принявшее на Западе формы аскетического отрицания всего земного, оказалось в Грузии связанным с идеей плодородия и жизни. Факт этот свидетельствует о большем, чем может показаться с первого взгляда. Возможно, здесь и следует искать истоки того удивительного явления, что в средневековой Грузии в отличие от многих христианских стран была создана параллельно с духовной литературой большого масштаба светская литература.

Грузинская духовная литература по праву считается одной из древнейших и богатейших в мире. Развитию литературы способствовал и в высшей степени совершенный грузинский алфавит, сохранившиеся образцы которого относятся к V веку и модернизированная разновидность которого употребляется грузинами и ныне. В V веке на грузинский язык уже переведены Новый завет и части Ветхого завета. В 70—80-х годах того же столетия создан и первый из дошедших до нас грузинских романов «Мученичество Шушаники» — образец литературного мастерства, тонкого вкуса и высокоразвитого стиля. Знаменательно одно древнегреческое свидетельство, принадлежащее знаменитому константинопольскому философу IV века Фамистию; в одном из своих писем Фамистий сообщает, что он и его отец получили образование в Западной Грузии, в Колхидской риторической школе.

В последующие века высшего уровня развития достигают в стране агиография и гимнография.

В музеях и книгохранилищах Тбилиси собраны тысячи и тысячи рукописей, исполненных с редким каллиграфическим мастерством. Эти собрания сами по себе свидетельствуют о высоте и блеске грузинской культуры означенной эпохи. Об этом свидетельствуют и грузинская средневековая архитектура (до наших дней сохранилось множество храмов и замков тех времен), уникальные по своему характеру настенная роспись, живопись, орнаментика, чеканка по золоту, искусство изготовления эмалей. Грузинские мастера добавляли в эмаль марганец, достигая особого эффекта в изображении человеческих лиц (розовый оттенок). Такая техника изготовления эмалей, по свидетельству специалистов, нигде больше не встречалась.

Грузинская культура начала XII века отличается особым многообразием и богатством: в Грузии функционируют две академии, слушатели которых получают универсальное образование. В стране и за ее пределами процветают крупные очаги грузинской культуры, где создаются блестящие образцы духовной, светской, исторической и философской
литературы и развернута переводческая деятельность поистине огромного масштаба. Еще более высокого развития достигают архитектура, живопись, музыка (сохранилась натопись той эпохи). Грузинский царь Давид, прозванный Строителем, прадед царицы Тамар, даже в военные походы брал свою библиотеку. Этот христианский монарх вел диспуты с мусульманскими учеными о тонкостях магометанского учения, обнаруживая при этом невиданную веротерпимость; он сочинял необычайно поэтичные религиозно-философские псалмы.
Таким образом, древняя Грузия — это страна, самую суть культуры которой составляет гуманистическая духовная устремленность и исторический горизонт, уже озаренный отблеском наступающего Ренессанса.

Мы должны были позволить себе это отступление, чтобы приблизиться к Шота Руставели и к его поэме «Витязь в тигровой шкуре». Мы не могли не считаться и с тем обстоятельством, что огромное большинство наших читателей немногое, вероятно, знают о Грузии XII века, об ее истории и культуре.

Я начну с самых конкретных характеристик «Витязя в тигровой шкуре». Это обширная поэма, содержащая более тысячи пятисот строф, состоящих из четверостиший, зарифмованных единой рифмой (в основном двух и трех, реже четырех и пятисложной). Руставелевская строка шестнадцатисложна, с чередованием в ее пределах двух, трех и четырехсложных стоп (хорея, дактиля, второго пэона), что придает каждой строке редкую ритмическую вибрацию. Приведем в транскрипции лишь один образец руставелевского стиха:

Амартис пёрад шёцвала броли

црёмлиса банаман. Дйдхан йтирес, кмаман даман калман

шаосанаман. Шёхсна, шёиго абджари, цхёница

шёиквана ман, Дадумдис, црёмлни мбхкветна

шавман гйшриса данаман.

С евфонической стороны, за исключением некоторых интерполяционных строф, поэма совершенна и блистательна; часто, перечитывая ее, настолько вовлекаешься в чары музыкального звучания и инструментального волшебства руставелевского стиха, что, только снова вернувшись к прочитанному, начинаешь полностью постигать его содержание. Но упоительная музыкальная стихия, которая могла бы приобрести в читательском восприятии и самостоятельное значение, не является для поэта самоцелью: она всегда озарена и пронизана светом высокой мысли.

В наших беглых заметках можно лишь выхватывать отдельные звенья неисчерпаемо богатой поэтической системы Руставели. Метафорические образы поэмы — это целый мир. Приведу лишь один пример: в зарослях кустарника лежит без сознания герой поэмы Тариэл. Здесь находит его -другой витязь, побратим Тариэла, и приводит его в чувство. Тариэл открывает глаза. Поэт передал это посредством удивительного образа: «Вздрогнул витязь, всколыхнулась замерших индийцев рать». Рать индийцев означает здесь густую темень

ресниц! По остроумному замечанию одного исследователя, этот образ равнозначен прыжку с головокружительной высоты... Смело можно сказать, что такова вся образная ткань поэмы, почти не поддающаяся адекватному переводу. Сам образ «тигровой шкуры», лейтмотивом пронизывающий поэму, символизирует возлюбленную Тариэла, напомнившую ему однажды в своем гневе разъяренную, но даже в ярости прекрасную тигрицу. С тех пор и облачался витязь в шкуру убитой им тигрицы. История этих двух любящих душ и составляет основу фабулы поэмы: они потеряли друг друга, и несколько лет Тариэл — сначала в одиночку, а затем с помощью преданных друзей — ищет свою потерянную любовь Нестан-Да-реджан, находит ее заточенной в каджетском замке в плену у бесчеловечного племени каджей, вызволяет и спасает ее и вновь соединяется с нею в счастливой любви.

Фабула поэмы разработана с помощью почти всех характерных приемов современного романа (ретроспективная, хронологически обратная последовательность событий; изобилие любовных событийных интриг и коллизий; обширные диалоги; характеристика персонажей поначалу без авторских ремарок, через восприятие других персонажей; особая сложность ситуаций и т. д.). В этом смысле «Витязь в тигровой шкуре» может считаться одним из первых романов в истории европейской литературы.

Главные персонажи его являются олицетворением — и на редкость живым и полнокровным — самоотверженной дружбы, цельности и стойкости натуры, непреклонной воли, возвышенной и чистой любви, благородства и героизма, мудрости и добра. Если к этому присовокупить идейное богатство поэмы и достоинства ее совершенного и гармоничного художественного воплощения, станет понятной та поистине неслыханная популярность, которая выпала в Грузии на долю «Витязя в тигровой шкуре». В средневековой Грузии, а в какой-то мере и в девятнадцатом столетии отец семейства, выдавая замуж дочь, давал ей в приданое рукописный (а позднее печатный) экземпляр поэмы!

Однако все сказанное представляет собой внешний, чисто «земной» пласт жизни «Витязя в тигровой шкуре» в веках. Более пристальный взгляд находит в поэме и иные пласты.

Прежде всего нас не может не поразить в поэме характер и уровень постижения психофизиологической природы человека, который мог бы привлечь внимание крупнейших психологов современности. И хотя официальная руставелология прошла более чем двухсотпятидесятилетний путь развития, изучение «Витязя в тигровой шкуре» с этой точки зрения только началось и пока намечены лишь ориентировочные пункты проблемы.

В истории мировой литературы — вплоть до позднего средневековья — трудно найти другое произведение, где бы внутренний мир человека раскрывался с таким богатством, глубиной и сложностью нюансов. И вместе с тем редко встречаем мы творение, автор которого так самозабвенно восхищался бы, наслаждался и упивался красотой человеческого лица и всего физического существа человека. В поэме Руставели мы видим подлинный культ человеческой красоты. Трудно учесть все эпитеты, сравнения, метафоры, использованные поэтом для обрисовки и живописания своих героев: пришлось бы переписать всю поэму. Из множества множеств образов этого ряда и назначения я приведу только один пример, где чисто образная сторона сравнения лишь служит опорой иному, более глубинному философско-этическому его смыслу. Главные персонажи поэмы сравниваются с солнцем, олицетворяют собой солнце. Такое метафорическое уподобление — только первое звено сложнейшей диалектической цепи. Высший идеал человечности, в разных аспектах воплощенный в главных персонажах поэмы, подразумевает не только физическую солнценосность, солнцеликость, солн-цеподобность их, но и нечто как бы астральное, в своем роде метафизическое. Ибо человеческая душа, достигая наивысшей степени развития и совершенства, сливается с солнцем, солнцем-богом, зримым образом которого является дневное светило.

Первое условие достижения этой высшей ступени развития духа — любовь, средствами служат разум и воля. Тот, кто стремится к высшему объекту своей любви (к своему божеству), тот должен с помощью разума и воли преодолеть длинный и торный путь страданий и зла. И если стремление его истинно и подлинно, победа обеспечена, ибо многокрасочная земля создана для человека, и человек, как причастное богу существо, без которого само божество не может быть осмыслено и познано, на высшей ступени этого своего миропостижения проникает в величайшую, дотоле недоступную и непостижимую для него тайну: зло по сути своей призрачно и недолговечно, оно не обладает суб-станционным существованием, существует лишь абсолютное добро, имя которому — бог. Исходя из этого, каждый познавший высокую истину уже
при жизни освобождается от иллюзорных страданий, причиненных ему миром, составленным и сотворенным из четырех элементов (огня, воды, воздуха, земли). Освобождение равно постижению той истины, что мир, несмотря на свою быстротечность и иллюзорность, — «прекрасный сад», а не обиталище зла: «Зло повержено вовеки торжествующим добром».

И если весь мир устремился на помощь Тариэлу, ищущему свою любовь, то это потому, что Тариэл — символ человечества, духа человеческого, жаждущего слиться в высоком гармоническом единстве с возлюбленным божеством. Но к достижению этой гармонии ведет отнюдь не путь мистического созерцания и пассивного «растворения» в божестве, намеченный в восточной философской поэзии. «Витязь в тигровой шкуре» — это философский и этический кодекс действия, воли, торжества разума и активной человечности, воинствующего и светлого гуманизма. Тем самым поэма Руставели — одно из первых величайших творений, пронизанных подлинно европейским духом, если подразумевать под ним исторически конкретные достижения и завоевания человечества в эпоху Ренессанса.

Читатель не мог не заметить, как близок Руставели к наиболее глубокому, не искаженному конфессиональными суевериями и догмами пониманию христианской философии и одновременно — к нашему современному мировосприятию. Но если наша интерпретация «Витязя в тигровой шкуре» не дает читателю достаточных оснований для таких выводов, то я сошлюсь в заключение на некоторые объективные моменты, содержащиеся в поэме. Укажем, что Руставели близко знаком с Платоном и вообще с античными философами (он упоминает их в своей поэме), с неоплатониками, псевдо-Дионисием Аре-опатитом, а также с восточными (а именно с индийскими) религиознофилософскими учениями.

Многие проблемы, связанные с творчеством и мировоззрением Руставели, не изучены до конца и в самой Грузии, далеко не все еще прояснилось. Но поэзия Руставели выходит далеко за рамки грузинской культуры. «Витязь в тигровой шкуре» — часть мировой культуры, и, возможно, исследование творчества Руставели, его эпохи, его духовных связей с внешним миром требует привлечения также и зарубежных источников. В этом смысле желательно, чтобы и за рубежами нашей страны ученые заинтересовались Руставели и его бессмертным творением. И мы уже являемся свидетелями появления этого всеобщего интереса.