Cосэки Нацумэ - самый популярный писатель в Японии

В молодости Сосэки работал учителем английского языка в средней школе, а затем перешел к преподавательской деятельности в высших учебных заведениях. В течение нескольких лет он повышал свою профессиональную подготовку в Англии, а вернувшись на родину, начал читать курс английской литературы в Токийском императорском университете.

В 1906 году, в возрасте 39 лет, Сосэки написал свое первое произведение «Я — кот», сатирическую повесть из жизни современного общества, которая сразу же приобрела широкую известность. Это позволило Сосэки, оставив преподавательскую деятельность, целиком посвятить себя литературному творчеству. За последние десять лет жизни он создал множество произведений, и некоторые из них входят сейчас в число шедевров японской литературы.

В своем литературном творчестве Сосэки стремился гармонически сочетать новые идеи Запада с традициями японской литературы, пытаясь простыми и ясными средствами выразить самые сокровенные надежды и чаяния людей. Деятельность его была проникнута духом самоотверженного служения общественному благу, весьма характерным для его 25 современников, живших в эпоху Мэйдзи.

Одна из причин популярности книг Сосэки и в наши дни заключается в том, что сюжеты многих его романов почерпнуты из повседневной жизни. Семья, дом — таково обычно их содержание, столь близкое любому читателю.

Самое известное произведение Сосэки — вероятно, «Воттян», его вторая повесть, рассказывающая о жизни преподавателей провинциального учебного заведения. Во многом основанная на собственном жизненном опыте автора в бытность его школьным преподавателем, эта книга получила широкое распространение: после 1945 года только массовые издания разошлись в количестве более

140 ООО экземпляров.

Глубокие знания в области английской литературы и классических произведений литературы Востока дали Сосэки небывалую по сравнению с его современниками широту кругозора и эрудиции, позволившие ему создать такие выдающиеся произведения, как «Сердце», «Врата», «Затем», «Дорожная трава», «Свет и тьма». Все эти романы — описания психологических переживаний героев — заметно отличаются от ранних вещей Сосэки, блестящих образцов остроумия и юмора.

Книги последних лет жизни Сосэки посвящены в основном семейным конфликтам, анализируемым каждый раз с новых точек зрения. Но не только в этом отличие более поздних произведений писателя от его ранних работ: они написаны с большей силой, с большим проникновением в психологию персонажей, для них характерно также богатство нюансов и изысканность. Проникая в духовный мир своих героев, Сосэки стремится глубже познать и охарактеризовать природу внутренней жизни человека.

Главные герои большинства книг Сосэки — мужчины. Но в их изображении, как и в изображении женских характеров, нет тех многочисленных подробностей, которые в изобилии встречаются у писателей натуралистической школы. Напротив, многим женским образам, созданным Сосэки, свойственны черты самоуглубленности, крайней эгоцентричности, что служит еще одним подтверждением глубокого интереса к самоанализу со стороны Сосэки, писателя прежде всего антинатуралистического.

Его последнее произведение «Свет и тьма» публиковалось отдельными выпусками в газете (всего их было напечатано 188 незадолго до смерти писателя). В этой книге до конца проявилось стремление Сосэки познать тайны человеческого «я».

Сосэки был человеком многообразных дарований, глубоко и всесторонне знавшим литературу Японии, Китая, стран Запада. И еще до того, как он стал знаменитым прозаиком, он получил известность как поэт. Под псевдонимом Гудабуцу им опубликовано громадное количество стихов «хайку», глубоко выразивших два основных положения философии буддийского учения «дзэн»: «самоотверженность» и «спокойствие духа». Писал он стихи и на китайском языке.

Сосэки был также прекрасным каллиграфом и художником. В первых каллиграфических опытах Сосэки прослеживается сильное влияние Риокана (1757—1831), одного из священнослужителей секты «дзэн». Однако со временем стиль его совершенно изменился, и он создал собственные, чрезвычайно оригинальные образцы каллиграфических форм.

В области изобразительных искусств Сосэки отдавал предпочтение не европейской школе масляной живописи, а японской. Он начал писать акварелью с 1904 года, но особенно много занимался живописью только с 1913 года, после знакомства с художником Сэйфу Цуда. В современной Японии мало писателей, чье дарование могло бы сравниться с талантом Сосэки, и еще меньше тех, 27 кто создал бы столько совершенных живописных произведений.

В ДОРОГЕ (ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА) Сосэки.

Поднимаясь по горной тропе, я углубился в размышления.

Если рассматривать все только с позиций разума — человек грубеет. Если он позволяет подхватить свою ладью потоку чувств — его уносит течение. Стоит лишь ослабить узду, сковывающую желания,— и становишься их пленником...

Когда горести и трудности все сильнее отягощают тебя, ты стремишься отыскать такой уголок, где живется легче. И вот когда человек впервые постигает, что жизнь — каких бы высот он ни достиг — не становится лучше и милее, именно тогда и рождается поэзия, может возникнуть произведение искусства.

Сотворение этого мира — дело рук не бога и не дьявола; его создали люди, простые смертные, живущие среди нас — и тот, что в доме напротив, и тот, чья калитка рядом; обыкновенные люди, занятые своим обычным делом... Если жизнь для тебя тяжела, остается только одно: устроиться поудобнее в тяжкие времена — пусть даже это удастся лишь на краткий миг... Но так ты хоть сделаешь сносным отпущенный жизнью короткий век. Именно в такие мгновения проявляется призвание творца-художника, и живописец выполняет свою божественную миссию. Возблагодарим же небо за тех, кто чудесными, непознаваемыми путями своего искусства приносит успокоение в мир, обогащает сердца людей.

Сними с лица мира пелену забот и тревог, столь затрудняющих жизнь на земле, и представь мир полным доброты, изящества, прелести. Ведь ты владеешь музыкой, живописью, поэзией, скульптурой. Я пойду еще дальше, утверждая, что нет нужды превращать это видение в реальность. Надо лишь вызвать перед своим умственным взором такое видение — и тогда поэзия ворвется, хлынет в жизнь и выльются наружу песни. Ты не успеешь еще вверить свои мысли бумаге, как почувствуешь в себе словно бы хрустальный перезвон крошечных колокольчиков, и вся созвучная, изумительная по своей яркости гамма цветов запечатлеется в твоем умственном взоре — пусть даже твоего холста на мольберте еще не коснулась кисть... Достаточно того, что ты способен так взглянуть на жизнь и увидеть этот надломленный, замаранный и пошлый мир очищенным и прекрасным в зерцале своей души. Даже поэт, мысли которого никогда не воплощались ни в одной строчке стихов, или лишенный красок художник, который ни разу в жизни не коснулся кистью холста, — даже они могут обрести спасение, освободиться от земных желаний и страстей. Они властны войти в мир непорочной чистоты, сбросить ярмо жадности и эгоизма, построить несравненную и непревзойденную вселенную. И потому там, в этой обретенной ими вселенной, они счастливее богатых и знатных, счастливее всех принцев и владык, когда-либо живших на земле, и, уж конечно, счастливее тех, кого наш пошлый мир щедро одаряет знаками своего благоволения.

В двадцать лет я понял, что это и есть тот мир, который достоин того, чтобы в нем жить. В двадцать пять я увидел, что свет и мрак —-оборотные стороны одной медали, что если льется на землю солнечный свет, то должна падать на нее и тень. Сегодня, когда мне минуло тридцать, я думаю: в недрах радости таится печаль, и чем больше счастье, тем сильнее боль. Попробуй отделить радость от горя —и ты утратишь чувство и опору жизни. Попробуй отбросить их — и мир распадется. Деньги — вещь важная; пусть это так, но разве не становятся деньги — когда человек гонится за ними — той заботой, которая лишает его сна по ночам? Любовь прекрасна; но разве восторги любви, умножаясь и наслаиваясь друг на друга, не начинают вдруг угнетать тебя, как тяжкое бремя, вызывая к жизни тоску по тем давно прошедшим временам, когда ты еще не ведал их? Воздержись в еде от того, что больше всего тебе нравится, — и ты почувствуешь, что утратил что-то. Ешь понемногу — и встанешь из-за стола голодным. Пресыться, насладись в полную меру пищей, и тебе станет плохо...

Но когда причудливое течение моих мыслей достигло этого размышления, моя правая нога ступила на край неровного обломка скалы, оторвавшегося от массива, и я поскользнулся. Пытаясь удержать равновесие, я поспешно вскинул левую ногу —и упал! К счастью, я очутился на большом валуне шириной около метра. Лишь ящик с красками упал с моего плеча, но ничто не разбилось.

Когда я встал на ноги и огляделся, я заметил вдали, слева от тропы, гору, по форме своей напоминавшую перевернутое ведро. От подножия до вершины она была покрыта темной зеленью деревьев, но что это были за деревья — криптомерии или кипарисы — сказать я не мог.