Возвращение поэта

В последние две недели я много думал о Бродском, его имя невольно всплывало в разговорах с друзьями. Его открыли заново мои ученики, услышав на уроке «Конец прекрасной эпохи» в исполнении Александра Васильева. Его книги я дарил одному своему знакомому за выполненное им обещание разучить к концу мая песню, это при том, что знакомый ни разу в жизни толком на гитаре не играл. Песня была разучена и спета – с меня Бродский. Накануне открытия памятника я забрал по какой-то неведомой мне причине, позыву откуда-то сверху томик Бродского у матери себе домой. И вечером того же дня узнал от нее же о планирующемся открытии памятника. Памятник Бродскому запоминается. Каждый прочитает его по-разному и каждый будет по-своему прав. В нем нет однозначности, каковая обычно бывает в памятниках. Неоднозначно и само место установки – напротив американского посольства. Почему? Италию, точнее Венецию Бродский любил ничуть ни меньше. Мне кажется, гораздо логичнее было бы не привязывать в лобовую памятник к какой-то стране. Бродский русский поэт и в тоже время человек мира, он предельно космополитичен, его стихи корнями здесь, у нас, а ветвями над всеми континентами. Если уж говорить о географической привязке, гораздо понятнее была бы установка данного памятника на Васильевском острове в Санкт-Петербурге, куда Бродский хотел «прийти умирать». О чем говорит двухмерность, плоскость фигуры, а если смотреть сбоку половинчатость фигуры поэта – вопрос открытый. Бродский спиной «к постыдному столетию»? А может и к ЦДЛ, который почти за его спиной, случайно ли? Позади поэта фигуры людей прошлого, имен которых мы и не помним, серая масса советских людей, а сам гений, высокомерно подняв голову сквозь время проникает к нам в будущее, наполовину выходя из пространства? Или же, крамольно подумать, половинчатость натуры самого поэта, его не цельность? В целом, памятник удался. Запоминается, вклинивается в память. Его двухмерность усиливает эффект впечатления – вырезанный из бронзового листа необъемный силуэт, при всей своей статичности необыкновенно устремленный в небо, врезанный в пространство вечно спешащей Москвы, что может быть сильнее?