Вечная улыбка Байона

В Байоне наше внимание привлекают прежде всего две примечательные особенности. Это, во-первых, внешняя галерея, частично разрушенная, но сохранившая покрытые барельефами стены. Начиная с определенного этапа характерным элементом «больших» кхмерских храмов стали концентрические галереи, располагавшиеся вокруг центрального святилища; с XII века н. э. внешние
галереи стали украшать барельефами (Ангкор-Ват, Бантеай, Тьмар, Байон).

В Байоне барельефы отмечены интересным новшеством: в нижней части одного из них изображена целая серия бытовых сцен Барельефы дают нам возможность пристальнее вглядеться в_ жизнь кхмеров давних времен, в их будничные занятия, ремесла, мелочи повседневного обихода. Кхмерское искусство— искусство прежде всего религиозное, и сцены, о которых я только что упомянул, представляют очень большой интерес не только потому, что они замечательны сами по себе, но и потому, что это единственный пример использования бытовой тематики в кхмерском искусстве рельефа.

Но еще более поразительна верхняя часть памятника. Байон — это «храм-гора», построенный в виде ступенчатой пирамиды. Каждый властитель почитал своим долгом воздвигнуть такой храм, который представлял как бы центр земного человеческого мира, как священная гора считалась центром мира богов.

Башни-святилища Байона примечательны тем, что на каждой их стороне высечены гигантские лики — изображения, в которых слиты воедино черты божества и обожествленного царя. Лики изливают свое царское благоволение на все четыре стороны света («смотрят окрест», как говорится в древних текстах).

Этот мотив возник в кхмерском искусстве в эпоху правления Джаявармана VII (примерно 1181—1219 годы); он связан с религиозной реформой, предпринятой этим правителем, по моим подсчетам, спустя около десяти лет после его прихода к власти. Поскольку таких башен с ликами в Байоне более пятидесяти, этот храм представляет собой совершенно уникальный архитектурный и скульптурный комплекс.

В процессе строительства верхней части Байона было принято решение увеличить здание по сравнению с первоначальным планом. Поэтому более ранние скульптуры оказались как бы скрытыми, и в целом создается впечатление почти полной хаотичности в их расположении. Но, поднявшись к верхней части храма, застываешь, буквально потрясенный
открывшимся перед тобой неповторимым зрелищем: со всех сторон тебя окружают лики, которые видны повсюду на разной высоте и как бы отражаются один в другом. На устах многих из них — улыбка.

Поздний буддизм (махаяна, буддизм «большой колесницы») во многом отличен от раннего буддизма. И улыбка, которую мы видим на статуях Байона, — вершина совершенства и красоты (снимки на обложке и на стр. 17). Другой отличительной чертой поздней кхмерской скульптуры являются опущенные веки.

Что же означает этот улыбающийся лик? На мой взгляд, это конкретное воплощение того понятия — основного для наших эстетических концепций, — которое, будучи выражено словами, означает единство противоположностей, но на самом деле воплощает противоположности, изначально слитые воедино, еще не обретшие самостоятельной сущности.

Закрытые глаза выражают «погруженность в себя», поиск во внутренних глубинах трансцендентальной отрешенности и покоя, путь к нирване; а улыбка, также идущая из каких-то внутренних глубин, выражает идею милосердия, слияния со всем живым на земле.

Этим определяется характерное для стиля Байона единство выражения на ликах скульптурных изображений — и у мужских бодисатв, и у женских праджняпарамита.

Бодисатвы позднего буддизма — это чудесные богоподобные существа, достигшие после бесконечных перевоплощений, после многих жизней, исполненных отрешенности и милосердия, порога нирваны, где они должны освободиться от всех страданий, утратив свою индивидуальность и погрузившись в Невыразимое. Но они отказываются от освобождения из сострадания к ближним, отказываются от спасения, пока все люди не будут спасены вместе с ними.

Джаяварман VII так глубоко проникся этой идеей буддийского милосердия, что в надписях на стелах, установленных вблизи странноприимных домов, повелел высечь такие слова: «Он стра-дает от болезней своих подданных больше, чем от собственных болезней: ибо печали народа, а не собственные печали угнетают дух царей».

Смеженные веки кхмерских ликов, их улыбки, чуть тронувшие чуткие губы (снимки справа), приобщают нас к внутреннему миру непреходящего покоя и нежного сострадания ко всему живому. Я храню слепок с одной из самых прекрасных голов, запечатлевший такое выражение лица. И хотя л вижу этот слепок каждый день, запечатленная на нем улыбка служит мне неисчерпаемым источником вдохновения, как всякая Красота, достигшая совершенства.

Выше я упомянул о ликах обожествленных царей. Но за исключением изображений Джаявармана VII, созданных уже на закате кхмерской культуры, эти статуи всегда представляют идеализированные существа; их создавали по канонам красоты того времени, без всякого сходства с оригиналом. Это относится к статуям и индуистским (верховные божества Шива и Вишну), и к буддийским. Лишь надписи указывают, кто именно из смертных (сначала только цари, а затем и члены царской фамилии и даже высшие сановники) после своей смерти удостаивался слияния с божеством и изображался в виде бога. Только в изображениях Джаявармана VII, которого, очевидно, отождествляли с самим Буддой («Просветленным»), мы впервые видим соединение «идеального» портрета с реальным обликом человека (снимки на обложке и на стр. 17).

И здесь мы сталкиваемся с фактом, любопытным и трогательным. Изображения «улыбки из глубины» очень редки в истории искусства (по моему мнению, было всего четыре таких периода). Правления двух монархов, являвшихся одновременно и религиозными реформаторами, Аменхотепа IV — Эхнатона в древнем Египте (XIV век до н. э.) и Джаявармана VII у кхмеров (конец XII — начало XIII века н. э.), как раз совпадают с такими периодами. Это не случайно, ибо улыбка выражает связь между людьми, взаимопонимание, общность, сострадание, даже нежность.

Еще более удивительное совпадение заключается в том, что обе эти статуи с одухотворенными лицами дошли до нас. У колоссальной головы египетского фараона, найденной в Карнаке, одно из самых оригинальных лиц, когда-либо запечатленных в скульптуре: удлиненный профиль, высокие скулы, длинный подбородок. Голова Джаявармана VII, также сильно индивидуализированная (ее можно узнать и на других изображениях),— совсем иная: лицо широкое, даже немного одутловатое, но не менее одухотворенное.

В Египте Аменхотеп IV, принявший впоследствии в Эль-Амарне имя Эхнатона, был, вероятно, первым правителем-монотеистом, а его гимн Солнцу стих за стихом совпадает со 104-м псалмом Библии. В этой связи, учитывая время исхода евреев из Египта и т. д., можно, вероятно, высказать предположение о том, что учение Эхнатона нашло отражение в Библии.

Джаяварман VII на протяжении всей своей жизни следовал законам милосердия буддизма («печали народа угнетают дух царей» и пр.) и был, как мы увидим дальше, великим религиозным реформатором.

Поэтому мы можем, учитывая общность гуманистических устремлений Аменхотепа IV и Джаявармана VII, сравнивать и сопоставлять этих людей, хотя ни о каком взаимном их влиянии, конечно, не может быть и речи — ведь их разделяло не только огромное расстояние, но и 25 веков истории.

Другая особенность Джаяварма-на VII заключается в том, что он сумел создать сложную и, так сказать, статистически оснащенную административную службу. С поразительной точностью перечисляет он данные о числе людей и количестве объектов, отписанных храмам. Так, мы видим сведения о том, сколько башен-святилищ имеется в каждом памятнике, сколько в нем жилых помещений, какова протяженность ограждающих стен, рвов и т. д. ...

Байон был не только храмом Джаявармана VII и его будущей гробницей (эти два назначения часто объединялись), но также и пантеоном, где были представлены статуи многих кхмерских богов, очевидно, правда, далеко не всех, ибо, судя по надписям, их насчитывалось 24 400. За храмами было закреплено 8176 деревень, 208 532 человека — мужчин и женщин, в том числе 1622 танцовщицы.

Чтобы показать, какое внимание уделял Джаяварман VII мельчайшим деталям, расскажем поподробнее о его благотворительных начинаниях. Его буддийское милосердие выражалось и в практических делах. Он, в частности, создал на дорогах страны странноприимные дома («дома с очагом»), число которых через десять лет после прихода его к власти достигло 121; за пять лет своего правления он построил также 102 больницы.

Инструкция для каждой больницы исключительно скрупулезна и точна: «Здесь могут получить лечение представители всех четырех каст, здесь есть два лекаря, и у каждого имеется один помощник мужчина и две помощницы — женщины, имеющие право на бесплатное проживание; два хранителя, в обязанности которых входит раздача лекарств... два повара, которые бесплатно получают топливо и воду и обязаны следить за цветами и убирать храм (часовню при больнице)... четырнадцать больничных служителей, две женщины, чтобы толочь рис... а всего 32 человека; включая же тех, кто живет здесь за свой счет, то 98 человек». Примеры подобных инструкций можно было бы приводить без конца.

Здесь нет возможности перечислить все символические элементы, связанные с религиозной реформой Джаявармана VII — такие, например, как угловые орнаменты, имеющие явно космогоническое значение: над слоном возвышается лев, а надо львом — сказочная птица Гаруда.

Ограничимся теми, что связаны непосредственно с Байоном. Для него характерно, как мы видели, увеличение количества башен-святилищ с ликами, появление каменных стен длиной в несколько километров с четырьмя воротами, выходящими на четыре стороны света (пятые ворота открывают путь к царскому дворцу).

Над воротами изображены те же лики, что и на башнях, а перед воротами, по обеим сторонам дороги, стоят изображения Зевов (второстепенных богов) и асур (их врагов), держащие мифическую змею над рвом с водой.

По мнению П. Мюса и Ж. Сёдеса, это символизирует одновременно и радугу, соединяющую мир людей с миром богов, и «пахтанье Молочного моря» — космический миф о могуществе царя, мотивы которого часто встречаются и на кхмерских барельефах. В этом случае миф воплощен в круглой скульптуре огромных размеров.

В мифе рассказывается о том, как бог Вишну, перевоплотившись в черепаху (вера в перевоплощение, свойственная индуизму, сохранилась и в буддизме эпохи Джаявармана VII), поддерживает Священную гору, а девы и асуры, ухватившись за мифическую змею и пользуясь Священной горой как мутовкой, сбивают из Молочного моря различные чудесные вещи, получая, наконец, напиток бессмертия амриту. П. Мюс предполагает, что девам каждых ворот соответствуют асуры ворот, расположенных на противоположной стороне города. А так как Байон находится в центре по отношению к стенам и воротам, то, очевидно, он и символизирует Священную гору, служащую для пахтанья Молочного моря.

Тот факт, что Байон считали центром города, явился причиной серьезной ошибки в исследованиях, как, впрочем, и последующего ее исправления. Одна из поздних надписей, достаточно длинная и подробная, говорит о том, что царь, основавший Ангкор (Яшоварман), воздвиг на центральном холме царскую лингу — фаллическую эмблему Шивы; а поскольку храм-гора Байон находится в центре относительно каменных стен, то решили, что именно Байон был первым большим кхмерским памятником (в то время как фактически он был... последним).

Когда начинаю археологи свои кхмерские исследования, это положение было отправной точкой, относительно которой устанавливалась датировка других храмов, А в результате последовательность возникновения ангкорских памятников была целиком и полностью нарушена.

Вся работа археологов основывается на методе, который ни в коей мере не заменяет другие методы, а только дополняет их. Он заключается в том, чтобы путем сравнения проследить изменения определенных элементов, отобранных в результате специальных экспериментов, и на этой основе выявить хронологическую последовательность постройки памятников, развития всего искусства в целом, отдельных его мотивов или стилей. Этот метод, примененный к кхмерскому искусству, опроверг датировку, приписываемую Байону; выяснилось, что постройка его должна относиться к значительно более позднему времени.

Заслуга установления точной «даты рождения» Байона принадлежит Ж. Сёде-су, который после опубликования  выводов археологов заново рассмотрел материал надписей и отнес возникновение Байона к периоду правления Джаявармана VII. В это же время

В. Голубев путем авиационной разведки установил место первоначального центра города, которое, даже в гораздо большей мере, чем казалось мне, отдалено от нынешнего центра.

Таким образом, Байон послужил отправным пунктом для определения хронологии всех кхмерских памятников.

Позднее тот же Байон позволил мне еще раз проверить примененный мной метод. На этот раз я анализировал архитектурные дополнения и пристройки к основным памятникам, которые были возведены Джаяварма-ном VII для размещения новых богов (в то время особенно распространилось увлечение обожествлением смертных). Приведу один только пример. Женские фигуры на стенах (деваты и апсары) различаются между собой в зависимости от того, принадлежат ли они к первому или третьему и последнему периоду стиля Байона. А когда на одной галерее одного и того же памятника видишь рядом образцы первого и последнего периода стиля, то на стене между ними всегда обнаруживаются следы, указывающие на то, что происходила какая-то пристройка. Таким образом, метод датировки с помощью изучения изменений отдельных стилистических мотивов получил объективное подтверждение. Об этом я писал в работе «Кхмерские памятники стиля Байон и Джаяварман VII», в которую включены также наиболее существенные отрывки из работы X. Сёдеса о Джаявармане VII и некоторые работы П. Мюса. Я постоянно сотрудничал с X. Сёдесом, и обоим этим ученым, недавно скончавшимся, я хотел бы отдать должное как выдающимся исследователям.

Храм Байон в Ангкоре — «храм-гора» Джаявармана VII — лишь один из многочисленных памятников, построенных в стиле Байон. В качестве примера памятников аналогичного стиля можно указать на два комплекса построек, относящихся к началу правления Джаявармана VII (дата установлена с помощью вышеописанного метода, а затем подтверждена надписью). Первый комплекс, Та-Прохм, был посвящен царем матери и гуру (духовному отцу). Второй, еще более значительный комплекс — Прах-Кхан в Ангкоре — царь посвятил своему отцу. Вообще говоря, памятники в стиле Байон очень многочисленны в Ангкоре и даже за его пределами.

Архитектурный ансамбль Ангкора, бесспорно самый замечательный на территории Камбоджи, состоит более чем из тридцати храмов. Но в этой стране.немало и других памятников кхмерского искусства — великолепных, а иногда даже и просто уникальных по стилю. Прекрасными образцами кхмерского искусства до-ангкорского периода являются поразительные комплексы VII века в Самбур-Прей-Кук и, может быть, вообще самый совершенный кхмерский храм — маленький, изящно отделанный храм X века в Бантеай-Срей. И мы очень встревожены тем, что сейчас они ежедневно подвергаются опасности. Мы ощущаем постоянную тревогу прежде всего за храмы Ангкора, а также за музей в Пномпене с его уникальной коллекцией кхмерской скульптуры, за другие кхмерские храмы, наконец, за памятники чамов, находящиеся во Вьетнаме. Столько трудностей было преодолено, столько труда и терпения было вложено в реставрацию этих серьезно поврежденных временем памятников! Многие из них почти полностью восстановлены в своем первоначальном виде. Но и памятник, и огромные усилия, вложенные в него, в одно мгновение могут быть обращены в прах.

Эти сооружения, изучению которых мы отдали столько сил, стали для нас как бы живыми друзьями.

И мы обращаемся к тем, кто участвует в военных действиях, развернувшихся на территории страны, с призывом сохранить эти памятники. Они созданы трудом предков, они являются подлинной сокровищницей красоты, обогащающей все человечество. Они представляют также значительный интерес для туристов, а туризм выгоден всем. Мы горячо надеемся, что, когда мир будет восстановлен (мы ждем этого, и это в конце концов должно произойти), все великолепные памятники, все неповторимые и столь любимые нами ансамбли выйдут из обрушившихся на них испытаний неповрежденными и вечно нетленными.