Сокровища Японской литературы
За 800 лет до сестер Бронте, за 600 лет до г-жи де Лафайетт придворная дама японского императора написала роман «Гёндзи Моногатари», который до сих пор является величайшим из японских романов. Роман Сикибу Мурасаки не только считается классическим произведением в Японии; до недавнего времени это было одно из немногих произведений японской литературы, переводившихся на западные языки.
В отличие от сестер Бронте, Сикибу Мурасаки не мучилась мыслью о том, что к ее творчеству относятся снисходительно только потому, что она женщина. Среди ее современников было много женщин-писательниц, а в самой ранней из известных нам антологий японской литературы «Манъеси» («Собрание десяти тысяч страниц») часто встречаются поэмы, написанные женщинами благородного происхождения.
Составленная около 750 года, то есть задолго до того, как развилось большинство языков, на которых теперь говорят в Европе, «Манъеси» была первой в серии антологий, в которых японцы стремились сохранить свои лучшие поэтические произведения. На протяжении трехсот лет, с IX по XII век, было составлено восемь таких антологий.
В течение долгих столетий произведения японских писателей фактически оставались неизвестными за пределами Японии. И только несколько лет назад кучка европейцев, изучивших японский язык, приступила к переводу некоторых выдающихся произведений японской литературы. Две антологии, составленные Дональдом Ки-ном для ЮНЕСКО, являются первым и наиболее полным образцом этих переводов на английский язык. Первый том антологии Кина включает произведения древнего и классического периода; второй — то, что было напйсанс после революции Мэйдзи (1868 год).
Прибытие кораблей командора Перри в 1853 году было началом новой эпохи в жизни Японии. Когда сегун снова разрешил въезд иностранцев в Японию после более чем двухсотлетней изоляции, он открыл двери не только западной технике. Не только города отозвались на гул фабрик; людские умы откликнулись на новые идеи, которые ввозились так же, как и паровые двигатели, но волновали людей гораздо больше.
История японской литературы того времени — это в значительной мере история отношения японцев к новым идеям. Сначала появились подражатели западным образцам (в Японии имелись последователи Шелли и Золя), затем писатели стали проявлять большую оригинальность пс мере того, как новые идеи ассимилировались и их влияние становилось уже не подавляющим, а освобождающим. Результатом — особенно в прозе—явилось подлинное литературное возрождение.
В первой из двух антологий Кина поэзия занимает ведущее место. Все поэмы — будь то так называемые «хайку» и «ва-ка», требующие стиха, состоящего из 17 или 31 слогов, или стихи более свободной формы — отражают любовь японцев к природе (свойственную национальному характеру во все времена). Большинство из них слегка окрашено меланхолией.
Человеческая жизнь — никогда не забывают повторять авторы изящных стихов — так же хрупка и непрочна, как цвет вишни, осыпающийся, едва успев распуститься, или морская пена, которая блеснет и тут же исчезнет. Такому настроению смирения и отрешенности способствовали религия фатализма и учение стоиков, различные стихийные бедствия, обрушивающиеся на острова, например землетрясения, а также проявление злобы людей, ведущих войны против своих ближних, отворачивающихся от любимых и предающих позору советников.
Но японские писатели классического периода находили выражение своим мыслям не только в стихах. Авторы рассказов, хроник, дневников, очерков отражали историю и нравы своего времени; тогда же высокого совершенства достигли два специфических вида драмы — кукольный театр и драма Но.
Ведущему автору пьес для кукольного театра Тикамацу Мондзаэмону принадлежит определение основного эстетического принципа классического японского искусства: «Искусство — это нечто лежащее на тонкой грани между реальным и нереальным». В обществе, где веками соблюдались одни и те же суровые нормы поведения, где каждый жест диктовался условностью, где этикет запрещал непосредственное выражение чувств, искусство должно было пользоваться метафорой, символом, подтекстом. Но когда была установлена связь с внешним миром — открылись шлюзы, и ограничения были смыты.
Сикибу Мурасаки выбрала в герои своего романа сына императора. Хи-гути Итиё, известная современная писательница, написала о детях, вырастающих в бедных кварталах Токио. Ее буйных подростков можно рассматривать как символ всего народа, который занимает все большее место в творчестве писателей.
Эти персонажи, взятые из всех классов общества, не знали сдержанности, и авторы намеренно отбрасывали свою. Вместо того чтобы изви-
няться при упоминании о своих личных особенностях, как это было принято раньше, они усиленно занимались «самовыражением».
Это было быстро меняющееся общество, для которого были уже не применимы старые нормы и где мыслящие люди страстно искали нового. Некоторые пытались найти его в том или ином философском или литературном учении, распространенном в Европе в тот период. Другиё снова обратились к христианству (оно получило признание в Японии уже три века назад), которое переживало свое возрождение. Каково бы ни было направление этих поисков, их отражением явилась новая откровенность, давшая новую окраску литературе.
Одним из наиболее ярких мест в современной антологии Кина является отрывок из дневника Иси-кава Такубоку, написанного в 1909 году. Исикава пытался стать писателем. Для этого он отправился в Токио, оставив в провинции жену и ребенка. Но в городе ему пришлось работать простым корректором, и он понял, что писать он не может. Его преследовала потребность что-то сделать, но что именно — он не знал; он чувствовал себя так, как будто он «бьется в каком-то стремительном потоке». У него не было ни минуты покоя. «Чего же я ищу? — спрашивает , Исикава.— Славы? Нет, это другое. Подвига? Тоже нет. Любви? Нет. Знания? Нет. Тогда, может быть, денег? Да, денег, но это не цель, а средство. То, чего я ищу всем сердцем,— это спокойствие духа».
К счастью, другие были способны побороть этот вид литературного паралича и поднимались до изображения разнообразных сцен современной Японии, а иногда пересказывали старые сказания и легенды с новой психологической глубиной. На страницах современной антологии мы встречаем персонажей, которые как бы пришли из прежних эпох, например таких, как поэт стиля «хайку» и его сестра— учитель красноречия в произведении Нагаи Кафу «Река Сумидё»; но в основном герои являются неотъемлемой частью того мира, в котором они живут.
Здесь есть солдаты, актеры, воры, гейши, государственные чиновники, непонятые женщины; есть муж, который убил свою жену и не может честно сказать судье, случайно он это сделал или намеренно. Здесь есть сыновья, стремящиеся освободиться от уз семьи, и молодые люди, отправляющиеся учиться на Запад. Здесь есть сельский учитель и жена военнопленного, поддерживающая свою жизнь и жизнь своего маленького сына торговлей чаем на черном рынке в Токио.
Троих из представленных в антологии писателей знают за рубежом по фильмам. Среди тех, кто отливает старый материал в современную и очень индивидуальную форму, был Акутагава Рюносукэ, чье произведение «Расёмон» было экранизировано несколько лет назад. Акутагава написал также свой собственный вариант повести о Кэса и солдате Морите из сборника повестей тринадцатого века; другой вариант этой повести, написанный Кикути Каном, недавно стал материалом для еще более популярного фильма «Врата ада». И уже совсем недавно был сделан фильм «Краболов» по произведению Кобаяси Такидзи, описывающего тяжелую жизнь рыбаков и матросов на плавучей консервной фабрике далеко на севере, у берегов Камчатки.
Этот одновременный интерес к прошлому и настоящему, по-видимому, указывает на то, что разные влияния должны способствовать созданию какого-то нового стиля.
«Если оглянуться назад на долгий ряд изменений, которые претерпел японский народ,— писал Масахару Анэсаки 20 лет назад,то можно увидеть, что душа его осталась неизменной, несмотря на все превратности и перемены».
Анэсаки предвидел возникновение такой «жизненной формулы... где новые факторы будут поглощены более глубокими течениями национальной жизни». Дональд Кин разделяет эту точку зрения. Произведения, собранные в его новой антологии, как и в более ранней, обладают высокими литературными достоинствами.